Сколько еще новых, чудесных видов я мог бы увидеть, если бы «Наутилус» не стал уходить в глубинные слои! Пользуясь системой своих наклонных плоскостей, он постепенно опустился на глубину двух-трех тысяч метров. Здесь животная жизнь оказалась представленной только анкринами, морскими звездами, прелестными пентакринами с головой медузы, с маленькой чашечкой на прямом стебле; троки, кровавые кенотты и фиссурелы – большой вид береговых моллюсков.
Двадцатого апреля мы поднялись на тысячу пятьсот метров. Наиболее близкой к нам землей оказался Лукайский архипелаг – группа островов, разбросанных по поверхности океана, как кучки мостового камня. А в глубине вод высились подводные большие скалы, представляя собой отвесные стены из размытых глыб, лежавших высокими слоями, между которыми образовались такие углубления, что электрические лучи «Наутилуса» не достигали до их дна. Сами скалы были устланы густой растительностью – гигантскими ламинариями, бесконечно длинными фукусами: подлинные шпалеры из водолюбов, достойных титанического мира.
Рассуждая об этих колоссальных растениях, мы – Нед, Консель и я, – естественно, перешли к гигантским морским животным. Одни из них, очевидно, предназначались на съедение другим. Но среди этих длинных волокон я заметил лишь несколько членистых представителей животных из группы короткохвостых, длиннолапых ламбр, лиловатых крабов и клиосов, свойственных морским водам Антильских островов.
Было около одиннадцати часов дня, когда Нед Ленд обратил мое внимание на то, что среди огромных водорослей шевелилось, видимо, какое-то жуткое животное.
– Да, – сказал я, – здесь много пещер, удобных для спрутов, и я нисколько не удивлюсь, если увижу здесь этих чудищ.
– Какие же это чудища, – удивился Консель, – простые кальмары из отряда головоногих?
– Нет, – ответил я, – это большие спруты. Но наш друг Ленд, видимо, ошибся, я ничего не замечаю.
– Жаль, – заметил Консель. – Хотелось бы мне встретиться лицом к лицу с одним из этих спрутов, о которых рассказывают, будто они способны утащить в морскую бездну целый корабль. Этих животных зовут у нас крак…
– «Крак» – и капут! – иронически ответил канадец.
– Кракены, – закончил слово Консель, не обращая внимания на шутку своего товарища.
– Никогда я не поверю, – сказал Нед Ленд, – что подобные животные существуют на свете.
– Почему же нет? – спросил Консель. – Мы же поверили в нарвала господина профессора.
– И ошиблись.
– Конечно, но возможно, что многие в него верят до сих пор.
– Вообще говоря, это правдоподобно, – ответил я Конселю, – но я лично решил поверить в существование таких чудовищ только тогда, когда их вскрою собственной рукой.
– Значит, сам господин профессор не верит в существование гигантских спрутов? – спросил меня Консель.
– А кой черт в них поверит! – воскликнул Нед.
– Многие, друг мой Нед.
– Только не рыбаки! Ученые – возможно!
– Простите, Нед, и рыбаки и ученые!
– Но я-то уж, – заговорил Консель с самым серьезным видом, – своими собственными глазами видел, как один головоногий своими щупальцами утащил под воду большое судно.
– И вы сами это видели? – спросил канадец.
– Да, Нед.
– Собственными глазами?
– Собственными глазами.
– Где же, будьте любезны?
– В Сен-Мало, – невозмутимо отвечал Консель.
– В гавани? – насмешливо спросил канадец.
– Нет, в церкви, – ответил Консель.
– В церкви! – воскликнул Нед.
– Да, друг мой Нед. Такой спрут был изображен там на стене.
– Здорово! – воскликнул Нед, заливаясь хохотом. – Господин Консель строит из меня дурака.
– Нет, формально он прав, – сказал я. – Я слышал об этой картине, но сюжет ее взят из легенды, а вы знаете, чего стоят легенды из области естественной истории! В особенности же когда дело касается чудовищ, воображению нет пределов. Не только верили, что спруты могут потопить корабль, но известный Олаф Великий рассказывает о спруте величиной в целую милю, походившем не на животное, а на остров. Рассказывают даже такой случай. Однажды епископ Нидросский вздумал отслужить обедню на одной громадной скале. Когда обедня кончилась, скала поплыла, а потом нырнула в море; оказалось, что это не скала, а спрут.
– И это все? – спросил канадец.
– Нет, – ответил я. – Другой епископ, Понтоппидам Бергенский, тоже рассказывает о спруте, на котором мог бы производить учение целый эскадрон кавалерии.
– Здоровы были врать эти древние епископы! – заметил Нед Ленд.
– Наконец, античные натуралисты упоминают чудовища такой величины, что у них пасть – целый залив, а сами они не могли бы пройти в Гибралтарский пролив.
– И слава богу! – заметил канадец.
– Но что есть истинного во всех этих рассказах? – спросил Консель.
– Ничего, – ответил я, – ничего, кроме того, что они переходят границы правдоподобия и превращаются в миф или легенду. Тем не менее для игры воображения рассказчиков нужно какое-нибудь основание или предлог. Нельзя отрицать того, что среди спрутов и кальмаров есть виды очень больших размеров, но, конечно, меньше, чем китообразные. Наши рыбаки нередко видят спрутов длиной более метра восьмидесяти сантиметров. В музее Триеста и Монпелье хранятся скелеты спрутов величиной в два метра. К тому же, по расчетам натуралистов, такое животное, длиной даже только в шесть футов, должно иметь щупальца в двадцать семь метров длиной. А этого уже достаточно, чтобы оно стало страшным.